Фильм становится изящной метафорой самого акта творчества, раскрывая внутренний мир режиссера через череду состояний: от мучительного кризиса до вспышек озарения, от игр воображения до творческих тупиков. В этой интеллектуальной атмосфере стирается грань между личным переживанием и объективной реальностью, создавая единый поток, где мысль и эмоция неразделимы. Герой оказывается в центре вселенной, сотканной из женских образов, — словно в призрачном гареме, где каждая женщина безоговорочно предана ему.
Эта кажущаяся идиллия, однако, полна скрытого напряжения: за видимой гармонией таится бунт, требующий жесткого подавления. Хлыст становится не просто символом власти, но инструментом укрощения хаоса, попыткой удержать хрупкий порядок в мире, где творчество и страсть идут рука об руку с конфликтом и контролем.
